A.G. Kievrus

Аналитическая группа

Группа Дятлова. Манси и социально-этническое убийство.

Памяти моих дорогих коллег врачей посвящается

В начале октября 1962 года я, уже студент 3-го курса Омского медицинского института, где-то часа в три дня, после лекции профессора В.П. Говорова по фармакологии в главном корпусе института, дожидался в вестибюле своих одногруппников Толика Давыдова, 28 лет, инвалида с одной правой ногой, бывшего старшего лейтенанта медицинской службы, окончившего военно-медицинское училище, и Сашу Овсянкина, также бывшего сержанта срочной службы – дипломированного фельдшера, 25 лет.

Владимир Шапкин, автор ряда книг по истории радио и медицине, спустя десятки лет рассказывает о трагедии, случившейся с группой Дятлова зимой 1959 года.

Мы собирались выпить водочки у Толика на квартире, что бы отметить новое братство, ибо с третьего курса наши группы были переформированы. Девочки и мальчики стали учиться раздельно по чисто милитарным половым обстоятельствам, и нас троих свели в одну группу. Я и Саша были строго военнообязанными, Толик уже отвоевался – попал в авто аварию в санитарной машине на военной службе под Иркутском и комиссован по причине ампутации всей левой ноги. Сохранился остаток культи бедра, к которой можно было крепить протез и самостоятельно ходить с палочкой, правда, как моряк на палубе в шторм. Медицинская комиссия разрешила ему учиться на врача, но только на педиатрическом или санитарном факультете. Он выбрал педиатрию – это был клинический врачебный факультет. Саша также был профессионал в медицине, получил большой опыт на службе в армии.

Так что люди мы по жизни были с опытом, себя я пионером также не считал и, бесспорно, им не был (см. мои мемуары «Не Бог, не Диавол, я врач»), посему мгновенно привязались друг к другу. Как говорят в таких случаях – появились общие интересы, во всяком случае, выпивать вместе. Строго на троих!

Вдруг ко мне подошёл невысокого роста, с плоским сибирским желтоватым аборигенным лицом, чёрноволосый человек лет сорока, может быть, чуть больше и спросил – «Вы не могли бы мне подсказать, как проехать на железнодорожный вокзал, у меня поезд вечером на Свердловск?» А то я прибыл в город последним навигационным рейсом по Иртышу с севера, и обратно вернуться не смогу. Я удивился – надо же, попал с вопросом по адресу, я ездил в институт через вокзал на электричке с пригорода ст. Московка! И стал ему терпеливо и обстоятельно объяснять. А тут подошли Толик и Саша, услышали разговор. Саша Овсянкин его спросил – а вы случайно не с Ханты-Мансийска? Я, хоть и русский, оттуда родом, из Демьянского на Иртыше, у нас там коренных жителей, таких, как вы, много!

Да, говорит он, но ныне я живу на Северном Урале, в посёлке севернее Ивделя. А работа частями и в Свердловской области, и в Ханты- Мансийском национальном округе. Я то вообще по народности манси, у вас исторически вогул, у меня сын принят в ваш институт, по национальному направлению, без экзаменов. Вот я и приехал по случаю посмотреть, что и как, чем ему помочь. А то он впервые в таком большом городе, один, никого у него нет. Мало ли чего? Я до войны учился в техникуме Свердловска, был безотцовщиной, знаю, как тяжело бывает, когда становишься вырванным из родных мест!

Тут Толик и предлагает – Володя, да пусть человек пойдёт к нам, посидим, он ведь земляк Саше, да и нам через институт уже практически родня! Тем более, его поезд вечером! Чего ему маяться на вокзале? На этом и порешили. По пути зашли в магазин, манси взял бутылочку водочки, мы две, кусок варёной колбасы, пару селёдок и с этим заявились в скромненькую однокомнатную квартирку на первом этаже в пятиэтажке на ул. Полковая, 28 кв.1, выданной Толику с его миловидной женой татарочкой Венерой и двухлетним сыном; аккурат по середине пути между институтом и вокзалом!

Ох, эта крохотная хрущёвская кухня! За четыре последних года учения в вузе она стала постоянным нашим клубом, домом встреч, площадкой для обсуждений, споров, иллюзий, мечтаний и надежд. Она объединила нас, сделала настоящими друзьями, подарила нам подлинную мужскую дружбу! Там, сидя и споря в дружеской тесноте, а бывало и в маленькой, но доброй обиде по несовпадению взглядов и пр., мы просто жили. Красиво и свободно. Спокойно. Честно. Мы говорили абсолютно обо всём, мы судили сами! Несмотря и не оглядываясь за плечи. Это замечательно!

А поговорить было о чём! Время было очень сложное. Сложное как материально, так и идейно. Официальная пропаганда забивала уши «радиослушателей» (телевидение не было массовым даже в больших городах) скорой и быстрой постройкой коммунистического общества – его первым этапом «догнать и перегнать Америку»! Лозунг семилетней догонки объявлен в январе 1959 года на XXI (внеочередном!) съезде КПСС, на дворе заканчивался 1962 год, до запланированного коммунизма оставалось каких то четыре годочка, и ох как недалече, а Америка, да и вообще весь «капиталистический Запад», по-прежнему продолжал казаться нам недостижимой сказочной нирваной! Да мы и видели это различие жизни, сопоставляя информационные крохи попадавшего к нам с реальной действительностью в СССР.

Промышленность держалась на жестокой эксплуатации рабочих – в Омске были огромные предприятия военно-промышленного комплекса, деревня разваливалась, сельский народ бежал в города, продуктивность сельскохозяйственного производства была позорно ничтожной. Экономика с введением «совнархозов» была дезорганизована и деструктурирована. Но ещё более нетерпимыми были прямые жизненные условия. Только что были повышены на 30% цены на мясо, молоко, масло, жиры, другие продукты из них. Подорожали водка и вина, дефицитные промтовары. Зарплаты и наши стипендии остались прежними. Народ протестовал, глухо, но упорно значительно. Кое-где в стране были открытое недовольство и восстания. Мы были достаточно осведомлены о подобных событиях в Новочеркасске, о расстрелах там рабочих и жителей!

Очевидно и понятно, что ситуация обсуждалась нами за каждым коллегиальным «столом». И здесь мы делились друг с другом всеми нашими собственными оценками – я по знакомству с рабочими, работой на уборочных компаниях в деревне, Саша по жизни в родном крае, Толик всегда окончательно резюмировал как старший и офицер – он получал нищенскую пенсию 60р плюс стипендия 22р. И это на трёх человек – жена не работала, ухаживала за ребёнком! Ему не хватало на жизнь категорически! Тут совет не пить водку уместен ли? Думаю, нет, ибо без неё, родимой, такая социалистическая жизнь привела бы нас точно на «баррикады»! А так, под стимулирующим воздействием, нужду все взолкавшие кое-как терпели!

И, конечно, эта тематика и стала общей с нашим новым сибирско-уральским «земляком». По образованию он являлся техником лесного хозяйства, член КПСС (никто из нас не состоял в КПСС по глубоким внутренним убеждениям!), работал в зоне лагерей и в практически «диком» лесу, знал в малейших деталях окружающий его мир и жизнь в нём. Он был всеми уважаемым человеком, умел представлять интересы своего народа манси, принадлежал к старинному мансийскому поколению, почитался среди них как один из известных представителей немногих сохранившихся родовых племенных династий. Он был подлинным и весомым социальным представителем своего этноса. Воевал, был снайпером, списан в 1944 году по осколочному ранению – ампутирована часть желудка. Был женат, имел сына, которого и устроил в мединститут по национальной разнарядке народов Севера.

Как-то неожиданно возникла тема об этнических особенностях манси. Саша хорошо знал их, понимал их национально-этнические качества, умение выживать и жить в диком лесу, великолепные охотничье-следовые способности и удачливость в добыче рыбы и зверя, знание всяких диких трав и природных «лечебных» даров. Но отмечал, что манси очень злые люди, очень жестокие по отношению даже к своим этническим родственникам хантам, чрезвычайно коварные и хитрые, не считающиеся с заведёнными правилами житейского поведения. Он наблюдал, живя в общежитиях, их склонность к воровству, подлогу, обману. Причём, его больше возмущало не то, что они преступное делают, а что этнически у них подобное считалось не пороком, а привычным делом. Тем более по отношению к русским, которые у них в культуре считались и всегда завоевателями, врагами и плохими людьми лично и безотносительно!

Заключённые в их местах – уральский север, никогда не бежали в сторону севера или к Оби и Иртышу. Все знали – там их ждёт только смерть. Всегда, от самострела, капкана или выстрела. Их жизнь оценивалась в пять кило сахара, или аналогичного другого поощрения от лагерного начальства («хозяина») за одного ЗэКа. Бежавших на север или восток не искали – их, или, точнее, их части (останки) приносили манси сами.

Кроме того, манси, несмотря на почти четырёх столетнюю историю «христианизации», были и остаются упорными язычниками. У них вся природа обожествлена, главный Бог это медведь. Исключительно развит и почитается шаманизм, а шаманы руководят племенной жизнью манси и жестоко наказывают за непослушание им. Чрезвычайно развит культ священных для манси природных мест, гор, ручьёв, пещер, отдельных камней, деревьев и пр. В этих местах всегда присутствуют «подарки», освящённые предметы, культовые принадлежности и остальное священное. Прикосновение и порча их не принадлежащими к манси наказываются, вплоть до смерти нарушителя.

Именно по тем местам, где жил и работал наш манси, где тысячелетиями был их культовый этнический центр по линии Соликамск – Тобольск и прошёл самый мощный русский каток, и самым жестоким был завоеватель Сибири Ермак. Именно он покорил Западную Сибирь, победил местные племена хана Кучума, объединявшие многие северные коренные народности Сибири угрофинского этноса, смешанного с тюрками юга. Завоевание было жесточайшим процессом с обеих сторон, а Ермак сам и добровольно принял свою погибель.

Это знали мы все прекрасно, как сибиряки, и в застольных беседах подобное не могло не обсуждаться – тема была знаковой!. У нас я не помню застолья, когда не были бы упомянуты две сибирские легенды – Ермак Тимофеевич и адмирал Колчак. Я с Толиком были безоговорочно за Колчака, Саша против, он был однозначно за Ермака. Наш гость воздерживался от мнения по тому и другому. Каждый участник высказывался, ссылаясь и на свой жизненный опыт. И свои внутренние и сложившиеся убеждения. В сравнениях.

Но, общение не было противопоставленным – мы спокойно касались этих тем, не забывая и наши национально-этнические непрятности и пороки. Говорили и о медицине, болезнях манси – у них был эпидемический туберкулёз, ещё оставались тогда трахома и сифилис. Паразитарные болезни были также массовыми – описторхоз, тениидозы. Встречался клещевой энцефалит. Повсеместно распространёны алкогольные злоупотребления. И это всё, за исключением природно-очаговых болезней, затащили к ним русские завоеватели и «торговля» типа «соболь-водка». Ведь там, кроме рыболовства и охоты, никаких земледелий не существовало и принципиально!

Конечно, манси вырождались, и их осталось к тому времени из бывших сотен тысяч не более двух десятков тысяч человек. И они, особенно кочевые – а таковые оставались, упорно держались за свои обычаи и культуру. Очень сильно менял характер манси процесс русификации и получения их соплеменниками образования – они были уже в замечаемом количестве. И наш оппонент и уже новый товарищ это подчёркивал.

Как отметил наш гость, советская власть принесла манси чрезвычайно много бед. Это аресты и смертные приговоры «кулакам» — вот откуда они брались в глухой тайге? — другим антисоветским настроенным – это те, которые не сдавали за бесценок заготовителям пушнину, которые не поддавались «коллективизации» и «кооперации» и прочее, и другое. Много было расстреляно шаманов. И тех и других никуда не высылали – некуда, они и так находились в местах отдалённых, их просто расстреливали. Прямо на месте, там, где их «ловили».

Всё это происходило на его глазах с детства, его отец, дяди и их жёны убивались без каких либо причин и оснований. Потеряв отца от репрессий, он остался сиротой, но, несмотря ни на что, остался приверженцем новой власти – она его выучила, он за неё воевал, он получил уважаемое общественное положение среди соплеменников. Он не столько втаскивал манси в социализм, сколько был своеобразным советником и арбитром в возникающих этнических противоречиях и стычках.

А эти противоречия возникали на каждом шагу. Они носили идеологический характер – с одной стороны советизация и безбожие, с другой традиционные культовые верования. Советизация оскорбляла внутренний мир манси, её представители – власти, лагеря и их начальники, геологи, туристы, вся эта «цивилизационная» чуждая сила оскверняла их культовые памятники, переворачивала их традиционный экономический быт, грабила, била, насиловала тем или иным способом. С другой стороны, коренное население сопротивлялось, когда пассивно, когда активно, вплоть до убийства отдельных лиц из цивилизаторов.

Помимо прочего, в среде манси – охотников и свободных лиц были развиты и криминальные наклонности. Они состояли в сговоре с экономическими преступниками по нелегальному сбыту пушнины, продуктов охоты и рыболовства, некоторые занимались криминальной промывкой золота, поиском драгоценных камней. В местной среде все «начальники» и лагерная обслуга, а то и сами ЗэКа охотно пользовались этим, являясь заказчиками и посредниками в подобных торговых отношениях – захочет он или жена иметь шапку или шубу из соболей – нет проблем, закажем манси, пошьём в лагере, благо их было там целое объединение «Ивдельлаг» на многие тысячи заключённых, со своим лагерным генералом!

Это развращало тех и других. А по существу эти отношения были в социалистическом «Законе». Реальном, а не выдуманном или описанном в кодексах, положениях и инструкциях.

Мы уже распили бутылочку на четверых и начали следующую, когда Толик спросил гостя – тут у меня был в гостях шурин из Свердловска, рассказывал о бывших волнениях в городе, якобы погибла целая группа студентов-туристов на севере области, а причины были туманные. То ли их накрыла ракета, то ли был взрыв атомный, либо заводская химическая отрава (тогда эти темы были остро модными, актуальными и таинственными), или медведи просто загрызли! В общем, полная неразбериха. Мы с Сашей тоже какие-то слухи помнили, но что и как не знали, да и не интересовались – оно нам было как-то без особых надобностей, иные проблемы нас волновали куда больше.

Наш гость сначала посмурнел, затем, помолчав, сказал: «Что было, то прошло и официально уже закрыто как три года, а вот того, что вы тут порассказали, точно не было!» А что там случилось, уже мы заинтересовались? Вот, что мы узнали:

«Вся эта история произошла в конце января и начале февраля 1959 года, точно в период прохождения ХХI съезда КПСС. Шума и крика по этому поводу было предостаточно. Весь район (Ивдельский, прим. авт.) стоял буквально на ушах – наш райком привлёк к пропаганде всех коммунистов. Назначалось множество всяких совещаний, пропагандистских сходов и остального в этом роде. Проводилось это везде,
начиная с местных предприятий и учреждений, заканчивая лагерями и даже одиночными охотниками – кочевниками, они были сплошь манси. Засылались всякие агитаторы, в том числе проводились мероприятия к съезду. И одними из таковых были студенческие туристические походы по Северному Уралу. Они захватывали и наши традиционные культурные и культовые места. Именно там, у нас, сходились вместе этнические коми, манси, ханты в ограниченном горном месте северного Урала, на стыке четырёх областей –Пермской, Свердловской, Коми и Тюмени. Это место, объявленное заповедником, было глухим и безлюдным. Просто так народ там не бывал.

Конечно, всё это резко нарушало наш быт, устоявшиеся официальные и подпольные связи. К нам тянулись нити из северной тайги, особенно из кочевого окружения, сложившегося севернее, в зоне мансийского посёлка Няксимволь (я о нём подробно узнал позднее-авт.) Как раз от него и проходили кочевые мансийские тропы к нам, в Вижаль и Ивдель. Всё это стороннее вызывало сильное раздражение всех коренных народов. Ещё в довоенное время имелись случаи убийства геологов, лесоустроителей и других пришельцев. В целом и доныне обстановка остаётся напряжённой, тревожной.

Один из отрядов студентов направился в район культовых гор. Местные манси были сильно озлоблены этим, все студенты вели себя нагло, по хозяйски, залезали в наши святилища, брали из них обрядовые вещи, в открытую смеялись над местными, спаивали их. Приставали к девушкам, мешали охоте, добыче рыбы и всё такое остальное. В общем, делали, что хотели.

Глухой ропот манси был, и мне неоднократно напоминали, что бы я, бывая в райкоме КПСС, поднял бы вопросы этой пришлой бесцеремонности. Короче, когда пришли эти ребята, у местных манси появилось желание как-то их наказать – и по пути следования, поскольку в других местах сделать это было невозможно. Замысел был – отправить их назад и насильно, если окажут сопротивление.

Дело осложнилось тем, что пришлые кочевники-охотники с севера были настроены ещё более решительно, вплоть до применения оружия. Которое было у всех! В общем, за проходом туристов было устроена слежка. Когда они вошли в горы, а они шли по исторической тропе манси по реке, у них появились какие-то подозрения. Они заметили слежку, и в ночь с 1-го на второе февраля остались ночевать в палатке на открытом месте. Снаружи была выставлена охрана. С ружьём. Манси подошли рано утром, обезвредили охранника. При этом охранник ранил одного манси ножом. Тогда манси ударами дубинок добили охранника и стали выгонять остальных из палатки, в чём они спали. Погнали их вниз, к ручью. И кто упирался, били дубинами. Оружия не применяли. Думали, загоним их в чём мама родила к ручью, а там уйдём. Пусть сами на морозе и в снегу барахтаются – им наука будет.

Но при подходе к ручью туристы стали разбегаться. Сначала на две группы, потом по одному, два человека. Уйти от нас им было невозможно. Мы на лыжах, нас полтора десятка, а они с разутыми ногами. Все манси озверели, и началось массовое уже убиение. Забивали на месте, до смерти. Недобитых оставляли – шансов выжить у них не оставалось никаких.

Уже светало, их подтащили к ручью, к деревьям. Были убитые, их надо было куда-то девать. Некоторым из них в жестокой злобе вырезали глаза, а у одной женщины – их было две, вырвали ещё язык! Это сделали северные манси. Решили их сжечь и остатки спустить в воду ручья. Пока возились, зажигали костёр, поняли, что такое количество (их было девять человек) быстро спалить невозможно, могут посторонние (русские охотники) увидеть.

Шёл снег, был морозец. Решили костёр загасить, а туристов бросить, как они лежали. Они все были в низине, ещё полдня, всех заметёт. А потом, весной, когда всё оттает, искать будет нечего – их съедят звери и остатки унесёт талой водой. Найти их будет невозможным. Рубить трупы на куски тоже не стали. Времени не было. Ушли с места после полудня. Ничего в палатке не трогали, туда даже не влезали, оставили всё, как есть. Специально, что бы не пало на манси подозрение. Наши следы — мы на широких лыжах, замели. Не манси учить, как надо маскироваться.

Я узнал о случившемся через два дня, когда подошли первые участники бойни. У нас, у манси, от самих себя держать секреты невозможно. Рассказали они всё, как было, зачем и почему. Стали держать совет. Что делать? Содеянное меня ужасало. Ведь это же деяние колоссального масштаба! Группа этнических народностей совершила массовое злодеяние, в дни ещё не закончившегося съезда КПСС! Тем более, лозунги и решения которого были исключительно масштабны, судьбоносны. По всему, включая интернационализм и дружбу народов!! Я был коммунистом, и достаточно образованным, что бы понять и осознать – последует уничтожение всех манси, всего моего народа. Сразу и беспощадно!

Да что там народ? Все партийная верхушка власти у нас, в области, будет жестоко репрессирована. Все без исключения. Не искать же виноватых в Москве! У меня не волосы шевелились на голове, а было такое состояние, которого я никогда не ощущал даже на фронте, в самые критические минуты жизни и смерти. Это было страшнее!

Подобное в тайне держать невозможно. Да и из любого участника манси выбьют правду мгновенно – методы были широко известны, тут и гестапо покажется невинным мальчишником. Что я мог сделать? Как реагировать на содеянное? Решили так. Замолчать навечно. А там, как Бог-Медведь распорядится. Смерть, так смерть, а иного не просматривается. В любом случае отвергать политику и народность напрочь. При уголовном бандитизме имелся шанс, хоть и ничтожный, сохранить народ. И другого пути не было. Так я решил у себя внутри, и так я сказал всем, имевших отношение к инциденту. Если что, убили за вещи и деньги. Взять не успели. Они сопротивлялись Виновны сами. А пока молчать на смерть!

Первые трупы студентов нашли спустя почти месяц, в конце февраля и начале марта. Причём, некие слухи уже ходили, и место нахождения трупов показали те же продажные северные манси и один русский охотник. Пока обнаружили только пятерых. Следы насилия были очевидны и абсолютно для всех, а уж следователям из прокуратуры, не говоря об экспертах, сразу стали ясными при первом взгляде. Все они были профессионалы высокого класса, а не малыши из детского сада. Это стало известным тут же районной верхушке. Не сомневаюсь, что через день-два об этом узнало высшее руководство области – секретарём обкома был А.П.Кириленко (а к времени нашей беседы уже член Президиума ЦК КПСС, участник подавления Новочеркасского восстания, личный друг и соратник Л.И.Брежнева-прим. авт.).

Думаю, партийное руководство мгновенно оценило масштаб содеянного, и была тут же дана команда – убрать все факты политического и криминального обоснования и считать случившиеся трагическим стечением обстоятельств неумышленного природного характера. И это было самым эффективным и единственно возможным из всех действий и решений. Убиралось сразу всё! Меня, как коммуниста и манси, уже в начале марта, ещё далеко до нахождения остальных жертв, вызвали в РК КПСС в Ивдель на беседу к Первому секретарю. Я приехал. В кабинете было двое. Первый секретарь и властный человек явно военного типа, без погон и знаков различий.

Секретарь сразу предупредил. Всё, что я вам скажу, является абсолютно секретным. Нам известно всё об участии манси в трагедии с туристами. И куда больше и раньше, чем вам. И не вздумайте здесь заниматься вашей мансийской брехнёй и оправданиями. Вот вам устный партийный приказ. Для знакомства с ним всем манси. От тебя, а не от нас.

Случившееся считать ошибкой поведения туристов. При недостаточно выясненных обстоятельствах их гибели. Скорее всего, они имеют явный природный характер. Ваши манси это уже подтвердили на первичных допросах. На этом всё. Вам ясно?

При этом вмешался второй участник беседы и добавил. Если вы и ваши манси будут болтать об участии в этой трагедии наших заключённых или лагерной обслуги, то я всех манси построю в ряды возле вашей культовой горы, поставлю конвойную роту автоматчиков и всех до единого перестреляю. И тут же закопаю трупы в ров и поставлю табличку – здесь сибиреязвенное захоронение, не вскрывать сто лет! Ты понял, большевик мансийский, или нет? Если нет, то отсюда тебе и хода не будет!

Вот и весь мой ответ вам. Я делал и говорил так, как мне было приказано. Я спасал и спас мой народ. От неминуемого. Я сохранил, пусть и хрупкий, мир и равновесие. Для всех, не только для нас, но и русских. И для Власти! И это я считаю своей личной заслугой. Несравнимо большей, чем я заслужил на фронте! А ведь я на фронте лично убил пять десятков фашистов. Да и не я один в этом сокрытии участвовал. Это было системным властным мероприятием. За которое медалями не награждали! А собственной головы можно было лишиться запросто!»

Мы, все трое слушателей, были ошеломлены и потрясены. Хмель мгновенно вылетел у нас из голов. Мы были посвящены в такую великую тайну, что даже не могли поверить, что мы её узнали, и что вызвало этого человека на такие откровения? Само происшедшее нас затронуло не особенно – таковое нам было хорошо известно и ранее по иным случаям и обстоятельствам, и не было впервые слышимым. Нам приходилось узнавать и о другом, ещё куда более чудовищном. Это не было чем то сверх ординарным. Это было почти обыкновенной социалистической практикой. Не чудом. А вот поступок и поведение этого человека из своего народа, куда опытнее и старше нас, мы отнесли к подвигу. Он ничего и никому не сказал. Точнее, сказал своему народу то, о чём они должны молчать! Уцелел сам и спас других!

Мы все тихо и однозначно подняли стаканы за погибших. Мы подняли их и за оставшихся в живых – всех манси. Случившееся не личные трагедии. Главный виновник – Власть!
Толик дал свой адрес для переписки по сыну, взял от манси его адрес. По фамилии и жительству. Я запомнил фамилию – у нас в первом классе школы, в 1950 году, была одна сановная дама председателем родительского комитета школы. Со схожей фамилией! Не спрашивайте меня. Я её не назову. Никогда и никому! Хотя этого человека уже давно нет. Но его народ остался!

Провожая нас с гостем, Саша мне шепнул — ты, Володя, смотри! Мало ли чего. Но всё прошло благополучно, я отправил товарища на поезде. С зтого времени я никогда не встречался и ничего не слышал о нём. Его сына не видел и не знаю – не я был назначен ответственным. Ну, а мы этот эпизод просто приняли к сведению и забыли. Других примеров, более значительных, было более, чем достаточно. Даже и по нашей жизни.

Саша, врач Александр Георгиевич Овсянкин, умер от инфаркта, не дожив до пенсии. Он стал детским хирургом. И за неудачную операцию аппендицита у ребёнка был ошельмован на всю Тюменскую область, где работал в Уватской больнице. В шельмовании принял участие администратор врач манси. Вот так и не дожил своего срока мой друг по студенческой жизни.

Толик, Анатолий Григорьевич Давыдов, врач-рентгенолог Омской областной больницы, видимо, захватил что-то лучевое, умер от рака желудка, также не дожив до стандартного пенсионного возраста. Вечная им память! Никто из нас никогда и ничего не сказал об узнанной тайне. Оба моих студенческих друга отражены в моих личных воспоминаниях с фото «Белый врач из красного СССР», М. 2015г. Они в изданной мной мемуарной книге «Не Бог, не Диавол, я врач».

Я вернулся к этой теме сегодня, спустя 61 год после события, и через 58 лет после раскрытия тайны смерти группы Дятлова. Она для нас таковой не была никогда. И я вернулся к тем временам по двум причинам – первая несусветный интернет-бред по версиям гибели группы. Причём поразительно – приводимые в сети документы абсолютно и более чем достаточны для подтверждения изложенных мною здесь фактов!

Особенно доказательны документальные юридические материалы, приведённые Александром Касом. Никаких других дополнительных архивных данных и мифических уголовных дел для подтверждения искать не нужно. Хотя какие то материалы по параллельным версиям смерти группы Дятлова можно отыскать и они, безусловно, есть в иных партийных и КГБ архивах. Они только уточнят нами сказанное. Какие-то мелкие подробности частного порядка. Не более того.

Вторая причина будет изложена ниже отдельным сообщением, уже как пример этнико-генетической истории. Манси в частности. На сегодня!

И зарубите, господа исторические исследователи и знахари, на своих носах. Не всё говоримое пишется! И далеко не всё содеянное фиксируется. И очень часто написанное властью не является правдой. А для любой власти это Закон. Про её цинизм я умолчу. Это неотъемлемое свойство любой власти. Даже от Бога – он говорил в писаниях одно, а делал почти всегда иное!

Основная и единственная версия случившегося. Это классический социальный конфликт, замешанный на межэтнических противоречиях, политико-экономических условиях советской жизни с уголовно преступной подосновой. Всё.

Знала ли власть об этом? Да, с самого начала. Знал ли об этом инциденте Н.С.Хрущёв, как руководитель государства? Бесспорно, и также с первичного начала. Все вопросы следствия по уголовному делу контролировались Генеральной Прокуратурой СССР, заместителем начальника Следственного Управления В.И.Теребиловым. Непосредственный контролёр и исполнитель по отработке нужного юридического материала по заказанной властью версии был заместитель Прокурора РСФСР генерал-майор (государственный советник юстиции 3 класса) Ураков. Остальные с уровня областной власти и ниже. Высшая – областной комитет КПСС с А.П.Кириленко являлись элементарными исполнителями. Но А.П.Кириленко получал советы (инструкции) непосредственно из ЦК КПСС, лично от Н.С. Хрущёва.

Вот только здесь и следует поставить окончательную точку в более, чем шестидесятилетнем интересе к изложенной выше теме.