Русские герои Первой мировой войны

Принцип тот же, что и на сайтах «Память народа» и «Подвиг народа» — оцифрованы большие массивы документов из архивов Министерства обороны — данные о потерях, о пребывании в лазарете, о наградах. Вбиваешь известные тебе поисковые данные — фамилию и имя родственника — и из множества однофамильцев находишь того, кто подходит по месту рождения или точке призыва.

О своем прадеде Василии Илларионовиче Никанорове я знал, что он воевал в Восточной Пруссии, попал в плен, тяжело больного в горячке его выходили пленные французы, — вот он с ними на привезенной из плена фотографии — бравый русский солдат при гимнастерке и фуражке-пирожке с лихо подкрученными усами, а рядом два союзника в галифе и кепи. Однако это все, что сохранила семейная память.

Документы, всего-то три единицы, рассказали гораздо больше. Василий Илларионович Никаноров был рядовым 223-го Одоевского пехотного полка, входившего в 56 дивизию 1-й армии генерала Ренненкампфа, одержавшего первую русскую победу над немцами — в Гумбиненском сражении 8 (21) августа 1914 года. К сожалению, победа не была использована — по приказу командовавшего фронтом генерала Жилинского, армия Ренненкампфа двинулась не на соединение с 2-й армией Самсонова, а на Кенигсберг, в результате Самсонов был окружен и разбит — эта трагедия в подробностях описана в романе Александра Солженицына «Август четырнадцатого» — пожалуй лучшем военном романе в мировой литературе.

Ренненкампфа приплели к этой трагедии только за немецкую фамилию, обвиняя в неоказании помощи Самсонову (на самом деле он строго придерживался приказа и потому оказать ее не мог — двигался в другом направлении). До сих пор можно определить исторического невежду по фразам типа «бездарные Самсонов и Ренненкампф были разгромлены в Восточной Пруссии», извлеченным из советской пропагандистской литературы, обличавшей царское правительство. На самом деле, 1-я армия под немецким нажимом ушла из Пруссии так и не дав себя окружить, выходя из всех ловушек, огрызаясь арьергардными контратаками, но и неся серьезные потери.

Одной из таких потерь и был мой прадед. 56-я дивизия оказалась несчастливой. «56-я пехотная дивизия действовала слабо. Она была разгромлена под Вержболовом в сентябре 1914 года» — отмечал историк русской армии Керсновский. Одним из эпизодов этого разгрома были бои под Владиславом (ныне Кудиркос-Науместис) на границе Восточной Пруссии (теперь это Россия) и России (теперь это Литва).

Журнал боевых действий 223-го Одоевского пехотного полка рассказывает о последнем боевом эпизоде прадеда. 25 сентября 1941 полк неудачно контратаковал немцев к югу от Владислава, 26-го германцы перешли в наступление. Если соседи отошли на правый берег притока Немана Шешупе, то 223-й полк держал дорогу по левому берегу — несладко ему пришлось:

«Ночью противник начал обстреливать наши окопы. Утром, благодаря сильному огню, полк подался несколько назад, но под страшным шрапнельным огнем снова занял позицию 1, 2 и 3 батарей… Около 10 ½ часов 20-й стрелковый полк начал отходить, 222-й полк еще раньше ушел со своей артиллерией через реку. 223-й полк продолжал держаться несмотря на сильный пулеметный и артиллерийский огонь, пока не был обойден справа и слева и здесь под перекрестным огнем начал отходить и занял по своей инициативе Катовщизну. Сейчас же, благодаря тому, что 20-й стрелковый полк отошел назад, был обойден слева и под сильным артиллерийским и пулеметным огнем оборонялся на два фронта… Положение стало критическим, когда немцы стали обходить справа, но отходить не смогли, не имея приказания, да это было немыслимо, потому что все пространство, по которому мы могли отходить, поражалось артиллерийским огнем. Наконец в 7 часов вечера получили разрешение отойти на западную оконечность Дарженики».

Где-то в течение дня при этих обходах и отходах прадед и попал в плен, оказавшись в лагере для военнопленных Графенвер в Верхнем Пфальце в Баварии. Не знаю уж, поили ли пленных баварским, но фотографироваться давали — в этой войне стороны еще признавали друг друга людьми (хотя уже тогда случались отвратительные эпизоды — при Гумбинене немцы погнали колонну наших пленных в качестве живого щита перед собой), а потом и вовсе распустили по домам обывателей в качестве батраков. Там Василий Илларионович подучил немецкий, освоил немецкую садоводческую технику, которая пригодилась ему, когда он вернулся домой и разбил прекрасный сад, став самым зажиточным мужиком на деревне — с каменным домом и двуколкой. Все это хозяйство было разорено в коллективизацию, но сам Василий выкрутился, он вообще умел выкручиваться, и поднял на ноги четверых детей (на момент, когда он пошел на войну, их уже было двое, потом родил еще двоих).

Первая мировая перепахала русскую жизнь не меньше, чем Вторая, но ее очень старательно забывали. Дело тут было не только в том, что ее заслонили события революции и гражданской войны, но и в том, что советской власти, конечно, категорически не было нужно, чтобы народ вспоминал эту войну как свою, как героический подвиг. Потому что тогда возникли бы вопросы о том, как так получилось, что партия большевиков в этой войне занимала пораженческую позицию, разлагала армию изнутри, призывала «превратить империалистическую войну в войну гражданскую» (и превратила ведь битву за Отечество в братоубийственную бойню), а в конечном счете, сговорившись с противником, установила свою диктатуру и первым делом подписала капитуляцию, именуемую «Брестским миром», по которой отдала врагам едва не половину территории Европейской России.

Разумеется, нормально относиться ко всем этим подвигам большевиков можно было только если воспринимать Мировую войну не как Вторую Отечественную, а как «бессмыслицу» и «бойню», как «чужую войну», которую надо было поскорее и любой ценой (включая отказ от исторических русских земель и национальное унижение) прекратить. Поэтому в учебниках и популярных книгах для моего поколения (и для старших) Первая мировая превратилась в перечень поражений «гнилого царского самодержавия», в список проявлений некомпетентности со стороны правительства и верховного командования, в войну без героев.

Мало внимания уделялось ей в художественной литературе — толстовском «Хождении по мукам» и шолоховском «Тихом Доне», причем с тенденцией обгадить память о войне и ее героях — «гнусь и недоумение комкали душу»…

Немного памяти досталось разве что летчику-асу Петру Нестерову, погибшему при таране в боях за Львов в августе 1914. Но уже другого аса — поручика Александра Казакова, применившего таран и выжившего, пролетавшего всю Первую мировую, удостоенного георгиевского оружия, а потом сражавшегося против большевиков на севере, разумеется, категорически не вспоминали. Еще говорили о «Брусиловском прорыве», но не столько благодаря тому, что это было одно из немногих успешных наступлений в период позиционной войны, сколько потому, что потом генерал Брусилов поддержал большевиков и важно было представить его единственным успешным русским военачальником.

В забвение были отброшены: великая Галицийская битва — разгром Австрии, приведший ко взятию Львова, Саракамышская операция, когда блистательный Н. Н. Юденич сдержал турецкое наступление и, разгромив врага, открыл русской армии дорогу вглубь Турции. На долгие десятилетия была стерта из памяти оборона крепости Осовец и знаменитая «атака мертвецов» 6 августа 1915 года — контрудар потравленного газами гарнизона. Забыли отважную медсестру Римму Иванову, 9 сентября 1915 поведшую роту в атаку во время боев за Белоруссию, — единственная женщина, удостоенная офицерского ордена Святого Георгия (посмертно).

Против некоторых героев велась прямо-таки ожесточенная информационная война, как против Кузьмы Крючкова, героического казака, ставшего народным героем в ходе первых боев за Восточную Пруссию. Официальная советская пресса, равно как и современная русофобская и неокоммунистическая, буквально источают яд — «козьмакрючковщина». Шолохов в «Тихом Доне» приписывает своему Григорию Мелехову подвиг, слава от которого несправедливо достается Козьме Крючкову. Даже Хрущев в своем докладе на ХХ съезде КПСС не поленился пнуть мертвого героя. А все потому, что он участвовал в движении казаков против большевиков — боролся с геноцидом своих братьев, расказачиванием, и пал в бою.

Никогда — ни до, ни после, ни на одну страницу русской военной истории не выливалось такого количества помоев, как на подвиг народа в Первую мировую. Ненадолго вспомнили о ее героях лишь во время Второй — параллель двух Германских была очевидна. Тогда-то вспомнили о полном георгиевском кавалере Константине Недорубове, совершившем славные подвиги и в ходе Великой Отечественной, ставшем Героем Советского Союза. Звезда Героя и полный георгиевский бант на одной груди как бы примиряли две войны и объединяли две эпохи. Тогда же появляются «Два солдата» Александра Твардовского — разговор Теркина с ветераном Первой мировой: «И сидят они по-братски / За столом, плечо в плечо. / Разговор ведут солдатский, / Дружно спорят, горячо».

Однако почти сразу же после окончания Второй мировой, Первую приказано было снова позабыть, превратить обратно в «империалистическую». Почти все маршалы Победы были солдатами Первой мировой, однако в их мемуарах об этом — предельно глухо. Ни Жуков, ни Василевский, ни Малиновский, ни даже обладатель полного Георгиевского банта Буденный никогда своих царских наград вместе с советскими и иностранными не надевали. Есть лишь одно фото Буденного с полным бантом на кителе, но без советских наград и не в маршальской форме. Показать преемственность двух эпох и двух войн решались лишь единицы — офицеры и младшие генералы. Еще иногда решались на «фронду» кинематографисты — в великолепном сериале Василия Ордынского «Хождение по мукам», снятом в 1977 году, есть умилительная сцена, как Катя в Париже видит солдат русского экспедиционного корпуса, марширующих по французской столице под русскими знаменами и с бравой песней «Наша слава — Русская Держава — вот где наша слава».

Откуда столь масштабное гонение на память о подвиге миллионов русских воинов? Ведь только убитыми мы потеряли от 700 тысяч до миллиона человек. Дело в том, что для «приличного» имиджа большевиков требовалось, чтобы Россия проиграла Первую мировую уже к моменту их прихода к власти. Поэтому говорить о каких-то победах и подвигах — Маркс упаси. Только бессмыслица, только кровавая бойня, только перебои со снабжением и снарядный голод.

Как же все обстояло на самом деле?

На момент падения русской монархии в марте 1917 года Россия и ее союзники уверенно выигрывали Первую мировую. Русские войска стояли на территории двух из трех граничивших с нами вражеских держав — Австрии и Турции. Причем на обоих направлениях кампания 1916 года завершилась стратегическим успехом. Немцы находились на территории Российской Империи, но в собственно русские земли они зашли лишь на территории западной Белоруссии, и не было никаких предпосылок к тому, что они продвинутся дальше. Для сравнения — на западном фронте немцы стояли под Парижем.

Благодаря усилиями императора Николая II, ставшего в 1915 году Верховным главнокомандующим, была развернута система снабжения, полностью преодолен снарядный голод, построена мощнейшая пороховая промышленность, созданы такие запасы вооружений, что их потом хватило с избытком на всю Гражданскую войну. Незадолго до февральской революции была достроена под личным наблюдением царя. Мурманская железная дорога, по которой круглогодично могли поставляться вооружение и снабжение, получаемые от союзников (эта дорога сыграет огромную роль во Второй мировой войне). Германия была полностью политически изолирована и было предопределено вступление в войну США. Иными словами, в течение 1917 года Германия должна была треснуть как ореховая скорлупа от дружного давления союзников.

Даже крах русской государственности в марте 1917, ставший возможным благодаря соединению внутренней смуты, действий германской агентуры и английских интриг, стремившихся заменить правительство союзной России на более удобное, еще не означал проигрыша войны. Даже с распадающейся дисциплиной, провалив летнее «наступление Керенского», Россия все-таки могла доковылять до победы и предъявить счет за свой вклад, как это сделала Италия, разбитая осенью 1917-го при Капоретто.

Германии понадобилось содействовать победе в России — той единственной политической силы, которая осознанно стояла на прогерманских и пораженческих позициях и которая, по сути, превратила Россию в сателлит Германии. Большевики не просто подписали с немцами «похабный» Брестский мир, отказавшись от Украины, Белоруссии, Закавказья, Прибалтики, Советская Россия оказалась если не военным, то экономическим союзником Германии. Когда восставшие рабочие Киева в январе 1918 свергли власть украинской «рады» и передали город большевикам, те пунктуально вернули его немцам. Антибольшевистское сопротивление белого движения мыслилось его участниками как продолжение войны с немцами, а так называемые «интервенции Антанты» были оккупацией портов в которых были сосредоточены стратегические грузы, переданные России, с целью не допустить их захвата немцами.

Иными словами, если Первая мировая война и была проиграна Россией, то только потому, что проиграна была сама Россия, ее государство, монархия, затем попытка демократии рухнули. Не Россия проиграла — Россия как раз побеждала с хорошим счетом. Россию проиграли. Немцам нужна была на ее месте разруха. Англичанам, французам и американцам — сразу после подписания Компьенского перемирия 11 ноября 1918 года стало на Россию наплевать. Уже весной-летом 1919 «союзнички», по сути, драпанули из России, оставив белых разбираться с большевиками один на один, не оставив им даже военного снаряжения.

Вполне закономерно, что большевики в итоге восторжествовали, а одержав победу… первым делом вернулись к прогерманской ориентации. Из Рапалльского договора Советской России и Германии, из их военно-технического сотрудничества в 1920-е годы выросли корни Второй мировой войны, в которой именно Россия заплатила самую страшную и кровавую цену, которой можно было бы избежать, не затей мы революцию во время Первой.

Для Запада Первая мировая закончилась ровно 100 лет назад. 11 ноября 1918 года в Компьенском лесу. Для России, исключенной тогда из мирного процесса, вверженной в кровавую смуту, эта война не окончена и по сей день. И неизвестно — закончится ли она когда-нибудь. Важнее то, что она перестает быть, наконец, забытой войной. Мы вспоминаем ее героев, ставим им памятники, разыскиваем документы о своих прадедах и прапрадедах. Они, как и положено героям прошлого, предстают перед нами в романтическом ореоле — и в монументах, и в фильмах.

Они предстают перед нами как победители — ведь, в конечном счете, Россия довоевала свое во Вторую мировую. И победу одержала именно та Россия — царские линкоры защищали Ленинград, царские береговые батареи — Севастополь, по царскому Транссибу прибыли под Москву уральские дивизии, по Мурманской дороге, защищаемой девочками из «А зори здесь тихие», шли поставки ленд-лиза, царские унтера и прапорщики стали маршалами, хоть и спрятали своих «георгиев». Память о трагическом исходе смуты во время Первой войны не дала надломиться народной воле даже в самые страшные моменты Второй: «В воспоминаниях народа о Первой мировой войне, дезертирство с которой обернулось страшным возмездием, продолжавшимся целых 25 лет, побеждала мысль о том, что эту войну надо лояльно довоевать до конца», — писал философ Иван Ильин в дни Сталинградской битвы.

И здесь, пожалуй, мы можем найти своего рода провиденциальный смысл трагедии 1917–1918 годов, выявившейся только на большой, столетней дистанции. Победы делятся на истинные победы и победы Пирровы. Пирровы победы надламывают боевой дух армии. Истинные — это те, которые его укрепляют.

Антанта одержала в той войне Пиррову победу без России. Первая мировая душевно сломала победителей не меньше, чем побежденных. Вся послевоенная литература, характерными представителями которой являлись Эрих Мария Ремарк со стороны побежденных, и Анри Барбюс и Эрнст Хемингуэй со стороны победителей, была рассказом о боли и ужасе. Поколение, проведшее в окопах 1914–1918 годы, потеряло себя и пережило страшный надлом — те же победители-французы вторую войну уже не вытянули. И сегодняшняя память о солдатах Первой мировой во всей Европе — это память о жертвах, совершенно лишенная привкуса победы (да и как можно немцам и французам обижать друг друга?).

И только для России память о Первой мировой, как о последней великой войне Империи, восстанавливаемая спустя столетие, окрашена в героические и романтические тона. Мы видим в наших предках героев, а не жертв. Сегодня, спустя столетие, Первая мировая — неисчерпаемый источник для нашего боевого духа в сегодняшнем неспокойном и опасном мире. Сегодня мы чаще перечитываем задорный «Август четырнадцатого» Солженицына, с мужеством рассказывающий даже о поражениях, чем «Тихий Дон», стремившийся обессмыслить даже победы. Главным поэтом той войны для нас навсегда останется кавалер двух «георгиев» Николай Гумилев: «Словно молоты громовые / Или волны гневных морей, / Золотое сердце России / Мерно бьется в груди моей. / И так сладко рядить Победу, / Словно девушку, в жемчуга, / Проходя по дымному следу / Отступающего врага».

На Белорусском вокзале в Москве — «Прощание славянки», и на Витебском в Петербурге стоят памятники солдатам той войны, отправлявшимся с этих вокзалов на фронт. Они надолго пропали без вести. И вот, наконец, вернулись. Вернулись победителями.